Юлька хихикнула первой, а затем неведомо с чего закатилась не то хохотом, не то истерикой Анюта… Они и не подумали спрашивать, куда и зачем едут. Лишь бы подальше от этого жуткого острова. И что будет потом — их тоже не интересовало.
А вот Механик смеяться не спешил. Сперва потому, что боялся застрять на просеке, после — потому что боялся нарваться на людей Маузера или Шмыгла на дорошинской дороге. И лишь когда джип пронесся мимо бензоколонки, Механик понял: да, ему удалось! Он сделал это! Теперь ему было четко и ясно, куда путь держать — в ту самую мертвую, забытую Богом и людьми деревушку, куда он еще в Москве, вместе с ныне покойным Есаулом, намечал перепрятать клад. Лишь бы эта штатовская скотина, то есть «Чероки», в снегу не завязла!..
…Никита услышал шум джипа, уже находясь метрах в пяти от люка. Но возвращаться не стал — и не потому, что в приметы верил. И в люк полез не раздумывая, не страшась пули.
В самом доте никого не оказалось, но через распахнутые броневые двери откуда-то издалека доносился шум возни, неясные сдавленные крики, и световые отблески.
Еще раз Никита поблагодарил валенки, выданные Светкой для экспедиции на остров, — по гулкому бетону он шагал бесшумно. Он знал, что у Сани тут вряд ли найдется много соратников, но сколько б их ни было, не торопился объявлять им «иду на вы». К нему возвращались расчетливость и здравый смысл.
Ветров проскочил через короткий коридор из дота в бывший склад боеприпасов — тут даже стеллажей теперь не было, — поднялся по ржавой металлической лесенке, прошел мимо бывшего медпункта и продсклада — все это хорошо помнилось по сочинению генерала Белкина.
Дальше должен был находиться коридор, куда выходила дверь того самого «спецпомещения», где проживала штурмбаннфюрер Ханнелора фон Гуммельсбах. А напротив должны были располагаться три двери. Тогда Юрка и его спутницы шли от лифтового зала, поэтому дверь спецпомещения от них находилась слева, а двери недоделанных комнат — справа. Никита шел от дота и потому увидел дверь спецпомещения не там. Во времена Белкина две из трех дверей были навешены, сейчас это были три проема без дверей, да и без косяков.
Впрочем, на долгие воспоминания у Никиты не было времени. Там, в коридоре, шла отчаянная драка не на жизнь, а на смерть. На бетонном полу сиротливо валялись два фонарика, светившие в разные стороны, а прямо перед дверью с телефонным диском на полу ворочалась куча мала из трех тел. Саня, всей тушей навалившись на Ежика, кулаком левой руки колотил Женьку по и без того разбитой морде. Ежик визжал, матерился, но не отпускал рук, крепко стиснувших Сане горло. Саня хрипел, но еще не задыхался. В правой у него была финка, которую он наверняка уже всадил бы Ежику в глаз, в бок или в горло, если б в эту руку не вцепилась руками и зубами рычащая, как пантера, Светка. По руке у Сани текла кровь — похоже, зубастая Булка ему вену надкусила.
Никита долбанул Саню по макушке автоматным прикладом. Крепко, но не насмерть. Поп обмяк и выронил финку, звякнувшую о бетонный пол. В ту же секунду Светка подхватила ее, цапнула за рукоять, левой откинула Сане голову вверх и с яростью полоснула ему по горлу выше кадыка. Ежик еле успел откатиться в сторону от потока хлынувшей крови. А Светке этого было мало. Опрокинув уже бездыханного Саню на спину, она с размаху всадила ему финку сперва в один глаз, потом в другой… С визгом и сладострастным сопением!
— Сучий потрох! Падла! Ублюдок! — выкрикивала она и кромсала лицо Попа ножевыми ударами. — Коз-зел!
— Уймись! — заорал Никита. — Не сходи с ума! Он уже дохлый, соображай!
Светка еще раз ударила труп, всадив нож прямо в рот, и прошипела:
— Отсоси, паскуда!
Потом она оторвалась от своей жертвы, медленно встала на колени, уперлась руками и привалилась лбом к холодной стене. Ее затрясло, а потом начало рвать.
— Отвернитесь вы, недоноски! — простонала она. — Не пяльтесь!
Никита подобрал с полу фонарь, который слишком хорошо освещал Светку, и навел его на Ежика, с трудом поднявшегося на ноги и запрокинувшего голову, чтоб унять кровь, струившуюся из носа.
— Во гад! Во сука! — бормотал Женька. — Подлюка!
Все остальные слова, что у него, что у Светки, были одним сплошным матом.
— Пошли наверх! — предложил Никита. — Снег приложишь, уймешь кровянку…
— Стойте, — сказала Светка, утирая рожу и поднимаясь на ноги. — Надо забрать отсюда кое-что.
— Куда забирать-то будешь? — вздохнул Никита. — Санькин джип угнали, а все остальные сожгли…
— Как в прошлый раз, прямо! — шмыгнув разбитым носом, усмехнулся Ежик, несмотря на свое невеселое состояние. — «Угнали?! Надо было ставить „Клиффорд“!» У меня на «Чероки» стоял… Капитально выгорел?
— Напрочь, оба. И твой, и Клизменштейна.
— Козел! Предатель! — прорычала Светка. — Все продали, все! Так верила им: офицеры, «афганцы», честь и совесть… Суки!
— Когда есть честь и совесть, — хмыкнул Никита, — офицеры в бандиты не идут…
— Тоже верно, — заметил Ежик. — Но так скурвиться — даже по-блатному, по понятиям — западло.
— Золото все позастило… — вздохнула Светка. — Ладно, все-таки надо забрать отсюда один ящичек. Тут, вот за этой дверью. А поедем на «Буране». До Дорошина горючки хватит. Там на какой-нибудь грузовой порожняк сядем или на электричку. В городе звякнем на завод, пришлют машину…
Она вошла в спецпомещение и вынесла плоский стальной чемоданчик форматом с «дипломат», покрытый остатками серо-зеленой масляной краски и ржавчиной, но явно не проржавевший насквозь.