Фартовое дело - Страница 34

— Семь?! — ужаснулась Юля.

— В натуре! Тут минимум 162-я, часть вторая просматривается, — сказал Механик так уверенно, будто полжизни проработал в прокуратуре, — от семи до двенадцати. Если вашу шоблу признают не организованной преступной группой, а группой лиц по предварительному сговору. А если запишут в ОПГ, то там 162-я, часть третья идет, от восьми до пятнадцати…

— Господи! — растерянно пробормотала девчонка. — Что же будет?

— Не знаю, — вполне серьезно сказал Механик. — Если улетишь домой, может быть, не сразу найдут. Ты с Темой не расписана была?

— Нет…

— Паспорт с собой?

— Да.

— Вещей твоих много у него?

— Сумка.

— Метки какие-нибудь есть? Типа пионерлагерных: «Попкина Юля, третья отряд»?

— Я не Попкина, а Громова. Нет там никаких меток.

— Адрес в Новосибирске твой парень знает?

— Не-а…

— Родители у него кто?

— Пьянь. Как и у меня…

И опять Механика будто прижгли чем-то. А кто он для своих детей? Вор и пьянь… Еще хуже.

Механик притормозил у крайнего дома, где какая-то старуха деревянной лопатой расчищала дорожку от крыльца до калитки.

— Мамаша, — спросил Механик, — до станции мы так проедем?

— Ась? — Бабка слышала, должно быть, хуже Механика.

— Доедешь, доедешь до станции! — вдруг раздалось с другой стороны улицы. Механик обернулся. Голос был очень знакомый. А вот морду признать было трудно.

С крыльца домишки, что напротив бабкиного, Механику помахал рукой какой-то старикан в телогрейке. Седобородый, одноногий, на костылях… Механик обошел машину, подошел к калитке. А дед покултыхал к нему, улыбаясь щербатым ртом.

— Так как доехать, папаша? — спросил Механик.

— Папаша, биомать! — вздохнул аксакал. — Разуй глаза, Ерема!

Механик понял — это кто-то из пыльных братанов. Еремой — от фамилии Еремин — его звали только «за речкой».

— Неужели мозги вышибло, а? Ты ж механик, отрегулируй! — почти зло произнес мужик, похожий на деда. У него правой ноги не было выше колена и левой руки по локоть.

— Стах? — выдернул из памяти Механик, вспомнив один страшный день, когда волок вниз по каменистой сопке обрубок, отдаленно напоминающий человека. И доволок до «вертушки», где ему заорали: «Перегруз! На хрен твой „двухсотый“!» А он визгливо, сипато, дико — глотка сорвана была! — заорал: «Убью, падлы! Живой он!» И Стаха взяли…

— Я ж говорил! — восторженно произнес Стах. — Механик! Подшурупил, покрутил — и вспомнил. Ерема! Браточек! Я ж за тебя и Бога, и Аллаха молил! Где б я сейчас был, а?

Механик обнял навалившегося на него и плачущего Стаха, стараясь при этом, чтоб тот не ощутил пистолеты под дубленкой, но тот не чуял ничего.

— В Ташкенте, когда лечили, — сказал Стах, — один козел сказал, что ты накрылся. Мол, духи тебя из «РПГ» сожгли.

— Машину сожгли, — кивнул Механик, — но меня в ней не было. За камнем оправлялся. Воздухом ударило, а так ничего.

— Слушай, ты торопишься, а? — смахивая слезы, произнес Стах. — Зайди на часок. Я ж тебя сто лет поить должен, понимаешь?

— За что? — вздохнул Механик. — Я вообще думал, что ты меня еще проклянешь, если живой останешься…

— Нет! Ерема, ты не прав! — воскликнул Стах. — Да, было поначалу, думал — лучше бы сдох! Но сейчас — фиг. Живу! Жизнь чую, понимаешь? Жена, дети есть, аж двое…

— Извини, братан, — похлопал по его по плечу Механик. — Тороплюсь… Как-нибудь заеду, честно. Знаю теперь, где тебя искать. По-нормальному заеду, чтоб и выпить, и поговорить обещаю.

И он торопливо отбежал к машине, сел за руль и погнал дальше, торопясь скорее оставить позади деревню.

Бабка, расчищавшая дорожку, перешла улицу и спросила у Стаха:

— Неужто он тебя раненного вытащил?

— Он, теть Даш.

— Да ведь он тебе под мышку будет! Как донес-то?!

— Сам не знаю. Но точно, он вынес. А я-то, дурак, за упокой ему свечи ставил… Грех какой!

— Не со зла же ставил, а по незнанию. Простится тебе; милостив Господь Всевышний, милостив! И ему прощение будет… — и с этими словами бабка перекрестила удаляющуюся «шестерку».

Там этого благословения не заметили. Механик молча и зло крутил баранку, изредка тер глаза. Что-то было не так, слезились, да и в горле слегка першило. А Юлька сидела как мышка, боялась лишний раз вздохнуть. Она всю сцену у калитки наблюдала, разинув рот. И все слышала.

Механик наконец справился с собой и сказал:

— Смотри, в городе не вздумай заходить за вещичками! Сразу в аэропорт! Поняла?

— Поняла… А вы в Афгане были, да?

— Тебя это не касается. Может — были, а может — нет. Ты об себе думай. А про меня забудь, все, что узнала. Внешность, во что одет и так далее. И про Стаха забудь начисто!

Юлька посидела-посидела, чего-то соображала своей головенкой, а потом вдруг охнула и пробормотала:

— Нельзя мне ехать!

— Это почему? — грозно спросил Механик.

— Я письмо у Темки забыла…

— Какое письмо?

— Надьке Алексеевой написала. Школьной подруге, в Новосибирск. Вчера написала, а сегодня на столе забыла. В конверте с адресом. Она в соседнем доме живет. А я там сказала, чтоб она к матери зашла и объяснила, что у меня все в порядке.

— Уф-ф! — сказал Механик. — Хорошая мысля приходит опосля! И что теперь делать? Резать тебя?!

— Не знаю… — пролепетала Юля.

— Ты хоть там, в письме, не похвасталась, что на дело идешь? — иронически спросил Механик.

— Ничего я не хвасталась… Что я, дура, что ли?! Мы же с Темкой так давно ходим. Берем товар, садимся в эту машину к Лехе и едем торговать.