Фартовое дело - Страница 53

— Опишите обстоятельства вашего пленения…

Мюллер помолчал, прислушиваясь к тому, что переводил Арон Семенович, и ответил:

— Я плохо помню, господин партизан, меня ударили по голове, а сперва, кажется, душили за горло… Меня под начальством ротенфюрера Байова отправили рубить кусты. Наш командир взвода, унтерштурмфюрер Рильке, заставляет часть солдат, свободных от службы, рубить кусты. На двух человек выделяется участок берега длиной в сто метров, и до обеда мы должны были вырубить полосу в три метра шириной. Мы уже сделали больше половины и присели отдохнуть. И вот тут на нас накинулись… Я не знаю, сколько их было, но они придавили меня и душили за горло, а потом ударили по каске чем-то тяжелым… Потом я попал в эти сани, уже связанный, но, как меня связывали, я не помню. А потом я видел нескольких человек. Один был, кажется, парашютист, мужчина, потом женщина в платке и большой шапке, кажется, какая-то старушка и мальчик. Больше я ничего не запомнил, потому что начался обстрел. Лошадь поскакала, а на меня воздушной волной набросало сено… Я хотел кричать, но во рту у меня был кляп. Развязаться я тоже не мог, и ваша лошадь привезла меня сюда… Можно вопрос, господин партизан… меня расстреляют?

— Об этом пока еще рано говорить… — дипломатично ответил Майор. — Покамест опишите-ка, какие сооружения находятся на острове, режим охранения, размещение личного состава, а потом посмотрим, что с вами делать… Учтите, у нас есть кое-какие сопоставимые данные, и если вы, упаси вас Бог, попадетесь на вранье, то ваш вопрос будет решен не в вашу пользу…

— Я буду правдив, господин партизан! — испуганно завертел глазками Якоб Мюллер. Три человека, сидевшие перед ним, заросшие до ушей бородищами, с воспаленными глазами и жесткими морщинами, пугали его своим видом. К тому же тот, что переводил, был чистокровный еврей, а Якоб Мюллер слышал, что партизаны-евреи с особой жестокостью относятся к таким истинным арийцам, каким был он. Мюллер начал говорить. Бедный Арон Семенович даже не всегда успевал с переводом и заставлял немца повторять одно и то же. Климыч отмечал на своей трехверстке все немецкие объекты, о которых рассказывал «язык»… Наконец Мюллер выдохся. Он сказал все, что знал, как на духу. Впрочем, недоверчивый Климыч решил продержать его еще какое-то время, чтобы потом проверить, заставив пересказать все еще раз… Колька Марьин взял финку и срезал с немца все пуговицы на штанах, после чего освободил ему руки. Каску немцу не отдали, а оставили только подшлемник. На босую ногу немцу выдали лапоть с портянкой и отправили на «отсидку». Тюрьму партизаны соорудили простую, на манер азиатского зиндона, в которую как-то раз сажали даже немецкого полковника. Это была яма глубиной три метра, с отвесными стенками, а сверху закрывали ее решеткой.

Внизу была набросана солома, так что пленник даже не очень замерзал. Туда же иногда сажали и своих за служебные проступки.

Когда Колька доложил, что пленный «оприходован» и получил питание — ломоть хлеба и тарелку супа из общего партизанского котла, — в штабной землянке оставались уже только двое: Климыч и Майор. Арона Семеновича отпустили отдыхать, а сами принялись строить догадки насчет того, что и как получилось.

— Ясно, что не могли Юрка с Зойкой такого бугая одолеть, — сказал Климыч, — наверняка это десантники высадились…

— Почти наверняка, — осторожно сказал Майор, упирая на слово «почти». — Во-первых, почему нас не предупредил о них Центр? Допустим даже, что это какая-нибудь сверхзасекреченная группа, но все равно так и так предупредить должны были, потому что отходить им в случае чего все равно к нам…

— …Или к Сергееву… — заметил Климыч с ехидцей. — Вот ему, может, и сказали… Сергеев — чекист, его здесь с заданием оставляли. А ты кто? Окруженец. Кому веры больше? Только ты не злись, это я ситуацию объясняю…

— Может быть, — кивнул Майор, — я не обижаюсь… Опять же допустим, что эта группа шла к Сергееву. А на чем они прилетели? На помеле?! Самолеты в том районе не появлялись. И потом, на кой черт выбрасывать их на объект без разведки, нахрапом?! Не проще ли было сбросить их к Сергееву, а там с чувством, с толком, с расстановкой, с отвлечением и привлечением ударить?

— Вот, смотри, — сказал Климыч, показывая командиру обслюнявленный кляп, вынутый из пасти Мюллера. — От чего это, как, по-твоему?

— От шинели фрицевской, — пожал плечами командир, немного недоумевая.

— Верно! А заметил ты, Майор, что шинелька-то на нашем фрице целехонька?

— Нет… — наморщил лоб Майор.

— А я приметил, привычка довоенная. Я ведь до прокуратуры и в угрозыске поработал… Значит, срезано это с другой шинели. А вот здесь, приглядись, пятна. Кровь это, я тебе без анализа скажу. Резали эту тряпку ножом, который был в крови, впопыхах и торопливо, раз даже нож не успели обтереть. Значит, немцев было двое. Одного зарезали, а другого повязали.

— Ну, он и говорил, что с ним был ротенфюрер… — заявил командир.

— Да ты представь себе, что такое ротенфюрер, если у него солдат верзила! Неужели же те люди, что он нам описал, могли с ними сладить? Один парашютист их бы не взял…

— Но ведь был же там мальчишка!

— Был… Только вот как он туда попал?

Глава V

Кружок света от выхода стал уже совсем небольшим, но на его фоне довольно четко были видны фигуры немцев. Эсэсовцы, потревоженные перестрелкой и минометным обстрелом, решили выставить у тоннеля охрану. Беглецы остановились перевести дух. Зоя, взяв у Клавы из вещмешка индивидуальный пакет, на ощупь бинтовала Дуське плечо. Юрка от бега вверх по уклону согрелся, но знал, что это ненадолго.