Шлеп-шлеп-шлеп — босые ножки по мокрому полу. Механик наскоро плеснул себе водой в лицо. Открыл глаза на секунду и тут же зажмурил. Стыдно стало. Нет, не за то, что на голую девку посмотрел, а за себя. За то, что она его, такого как есть, старого заморыша, увидела. Потому что, хотя Механик видел ее всего-навсего пару секунд, самое большее — пять, она словно бы намертво впечаталась в мозг. И даже с закрытыми глазами он продолжал видеть чуть ли не во всех деталях это юное, вовсе не для него предназначенное тело: розовато-белое, гладенькое, с крепкими яблочками грудок, округлыми плечикам, гибкой талией, плавно перетекающей в покатые бедра.
— Зачем пришла? — пробормотал Механик. — Подождать было лень?
— А вам противно, да? Я страшная? Даже глаза зажмурили…
— Ничего я не зажмурил, просто мыло в глаза попало.
— Давайте я вам голову помою? Я осторожненько…
Тут Механик уже не сердитым, а скорее плаксивым голосом взмолился:
— Юлечка, доченька, оставь ты меня в покое, а?! Неужели не понимаешь, когда можно играть, а когда нельзя?
— Я все понимаю. Мне просто жалко вас. Очень-очень. Может, даже больше, чем вам меня… — и Юлька, мягко примостившись на лавку рядышком с Механиком, нежно обвила его мягкой ручкой, положила ему голову на плечо.
Тепло стало Механику. Не коже, конечно — в бане и без того жарко было, — а на душе потеплело.
— Старый я… Старый и злой… — выдавил он. — И пользы от меня никакой. Чего тут жалеть? Ты ненавидеть меня должна. Я твоего Тему ранил. А может, и убил. Я тебя в такое дело втравил, откуда тебе выхода, может, и не будет. Понимаешь?
— Понимаю. Но все равно жалко. Маленький, больной, одинокий… — и Юля провела ладошкой по волосам Механика.
— Вот-вот, — кивнул Механик, — ты еще скажи — старенький! А мои сорок два — это еще не возраст. Другие мужики еще детей вовсю делают…
— Ты ж не виноват в этом, — Юлька потерлась щекой о щетину на щеке Механика. — Это жизнь такая…
— Не ластись ты ко мне. Я ж туберкулезный, дурочка!
— Наплевать… Зараза к заразе не пристанет. Тебе же нравится, верно? Ну скажи, нравится? Только честно!
— Да… — сознался Механик. — А кому такая, как ты, не понравится? Но когда видишь такое яблочко, а ничего не можешь… Конченым человеком себе кажешься.
— Ничего ты не конченый! — жарко шепнула Юля. — Просто голову себе забил. Я тебя вылечу!
— Лучше спину мне потри, — вздохнул Механик сокрушенно.
— Хорошо. Только ты ляг животиком на лавочку, ладно?
Механик послушно улегся, а Юлька — р-раз! — и перекинула через лавку правую ногу. А потом уселась Механику на тощие ноги, привалилась к его костистому заду и мочалкой стала вовсю тереть ему спину.
— Нормально! — похвалил Механик. И хотя у него были опасения, что добровольная банщица не только протрет ему кожу на лопатках, но и мясо до костей сдерет, благо сдирать было всего ничего, но все равно было приятно.
— А теперь вот этой мочалочкой пройдусь… — произнесла Юля, и прежде, чем Механик успел что-то сообразить, уселась ему на спину, уперлась в плечи и стала быстро-быстро тереться низом живота о его позвоночник. Механик охнул. Позвоночник у него, после нескольких подрывов на БМР, был отнюдь не самым здоровым местом. Механик даже услышал, как ему показалось, какой-то хруст. Но уж больно приятен был такой массаж. Каждая клетка в теле Механика на него отзывалась, каждый нерв ему радовался.
Однако Юльке он был, оказывается, еще слаще. Механик и не догадывался, что его позвонки могут быть кому-то в радость. Разыгравшаяся бабенка сперва только дышала жадно, а потом стала повизгивать и стонать. Наконец, особенно громко охнула и упала на Механика животом, крепко стиснув его с боков.
Тут что-то чудесное произошло, хотя и имело скорее всего какое-то материальное, точнее, нейрофизиологическое объяснение. То ли какой-то нерв защемленный освободился, то ли вообще в спинном мозгу чего-то наладилось, то ли, может, в самой башке у Механика что-то сдвинулось в нужном направлении, но только он неожиданно почувствовал, что пропавшая несколько лет назад мужицкая силушка постепенно возрождается! И тот природный инструмент, который, как полагал Механик по неграмотности, наглухо усох на веки вечные, вдруг стал ощущаться! Механик значительно лучше разбирался в железках, моторах и схемах, чем в собственном теле, а потому рассматривал это явление как чудесное.
— Ох ты ж, мать честная! — изумленно пробормотал он.
Юлька между тем, лежа на спине Механика, стала осторожно целовать его шею, плечи, лопатки, поглаживать седоватые волосы и бормотать:
— Маленький мой… Бедненький… Седенький…
Механику было хорошо от этих уже давно позабытых ощущений. Все глупости, переполнявшие башку, будто ветром выдуло. Так и лежал бы сто лет, так и помер бы тут — до того сладко было все это ощущать. Но он очень боялся, что загоревшееся угаснет, и потому попросил каким-то не своим голосом:
— Ну-ка, привстань чуть-чуть, девочка!
И когда она выполнила эту просьбу, перевернулся на спину…
— Ой! — воскликнула Юлька и захихикала.
— Оживила ты меня… — вперив в Юльку отчаянный взгляд, пробормотал Механик, притягивая ее к себе за скользкую спинку. — Я теперь еще поживу! Долго поживу!
«Чероки», в котором сидели Серый и сопровождавшие его Маузер, Саня и Ежик, не торопясь катил по заснеженной дороге. Шел небольшой снег, свободно кружившийся в безветренном воздухе и постепенно оседавший на дорогу, кюветы, на две стены леса по обе стороны от проселка. По правую руку сразу за кюветом стояла изгородь из колючей проволоки в один ряд, и через каждые пятьдесят метров просматривались прибитые к кольям желтые плакатики: «Стой! Опасная зона. Осторожно, мины!» Слева такой проволоки не наблюдалось.