Фартовое дело - Страница 16

— Голыми руками не лапал? — строгим тоном спросил Механик.

— Не-а… — растерянно пробормотал Есаул. — Кажется…

— Во! — назидательно произнес Механик. — Если «кажется», то твои пальчики к ментам в картотеку попадут. А все — пагубная страсть!

— Неужели у Пимена осталась?! — с тоской пробормотал Есаул, будто знал, что мертвый Пимен этот пузырь на том свете выпьет.

— Не осталась она нигде, разгильдяй мамин! — хихикнул Механик, выдернув из внутреннего кармана дубленки и показав Есаулу бутылку, закрученную в мятый пакет.

Часам к двенадцати они добрались до своей съемной квартиры, распили пузырь под соленые огурцы с черным хлебом и повалились спать. Заснули крепко и наглухо, без тревожных сновидений.

НОЧЬ ПЕРЕД ЭКЗАМЕНОМ

— Достаточно, — сказал профессор, поощрительно кивнув Никите. — Чувствуется основательная подготовка. Давайте зачетку, я вам ставлю «отлично».

Когда Никита забирал зачетку с приятной закорючкой «отл.» и профессорским автографом, экзаменатор пожал ему руку и произнес:

— Поздравляю с успешной сдачей зимней сессии, господин Ветров. Отдыхайте, набирайтесь сил. А то выглядите очень утомленным. Небось до утра зубрили?

— Не совсем, — скромно сказал Никита, забирая зачетку.

Когда он вышел из аудитории в коридор, где толпился народ, спешно дозубривающий то, что казалось недоученным, и проверяющий, что еще отсутствует в шпорах, им овладело приятное ощущение горы, сползшей с плеч. И это совершенно естественно отразилось на лице, что заметила почтеннейшая публика.

— Доволен, как слон, — завистливо прокомментировали в толпе. — Что попалось? Списывал? Подари шпоры!

Никита провел обычную в таких случаях летучую «пресс-конференцию», пересказав общественности, о чем его спрашивали и как, сообщил, что он не списывал и шпор у него нет. Потом вышел кто-то еще, в не менее радужном настроении, ребята отстали от Никиты и перескочили к следующему счастливчику. А Ветров потихоньку пошел домой.

Проходя мимо телефона-автомата, Никита вспомнил, что со вчерашнего вечера не сообщал родителям о своем местопребывании. Надо было все-таки как-то их успокоить. Отец скорее всего был на работе, а мать должна была быть дома.

Темно-коричневый пластмассовый жетончик у Никиты был, и аппарат оказался исправным. Мама тоже оказалась на месте и взяла трубку.

— Алло!

— Мама, это я. У меня все отлично. Экзамен сдал. Пять баллов, — торопливо выпалил Никита, чтоб не дать маме времени для лишних воздыханий и стенаний. Но все же успел услышать:

— Совесть у тебя есть? Где ты был?!

— Гулял… — пробормотал Никита, на несколько секунд превратившись в маленького мальчика.

— Где? С кем? — посыпались вопросы кучей, но Никита уже сообразил, что надо ответить.

— Мама, это не телефонный разговор. Я сейчас приеду и все объясню. — Вымолвив таковы слова, достойные не мальчика, но мужа, Никита повесил трубку и вышел из университета.

Настроение несколько ухудшилось. Дома предстоял не самый приятный разговор, который надо было продумать как следует, ибо, несмотря на его полную бессмысленность, он мог отнять массу времени. Конечно, «отлично» в зачетке должно ослабить мамин напор, но какие-то объяснения давать придется. Потому что иначе она придумает их сама. При этом будет волноваться, пить валокордин и задавать дурацкие вопросы. А если ей просто сказать, что у мужчины на 24-м году жизни могут быть небольшие тайны, касающиеся личной жизни, то это может вылиться в истерику, которая все семейство Ветровых приведет в напряженное состояние. Например, ни за что ни про что достанется папе, которого мама обзовет «бабником» и будет утверждать, что в образе жизни, который ведет Никита, сказываются его дурные гены.

Самое смешное, что с момента поездки в злополучную область осенью прошлого года Никита ночевал исключительно дома и вообще никогда не приходил домой позже девяти вечера. Никакой девушки он так и не завел, домой ему никто не звонил, и он не посещал никаких заведений, кроме библиотек, архивов и книжных магазинов. Ни одной рюмки с момента возвращения из своей жутковатой «командировки» он не выпил и даже пива не хлебнул ни глотка. Ни разу он не заглядывал на Арбат и не навещал друзей-тусовщиков. Была ли спокойна мама? Нет! Сперва ей казалось, что у Никиты развивается вялотекущая шизофрения, потом она стала подозревать его в нарциссизме и намекать, что, с ее точки зрения, ненормально, когда молодой парень никуда не ходит, не общается с девушками и не занимается спортом. И конечно, во всем этом был виноват папа и дурная наследственность, от него проистекающая. Папе ставилось в вину, что он целыми днями пропадает на работе, а в выходные ездит на рыбалку и не берет с собой Никиту. Папа отвечал, что на работу он ходит не развлекаться, а зарабатывать деньги, что рыбалка для него — единственная возможность укрепить нервную систему, которую в 46 лет уже надо беречь. Наконец, он утверждал, что охотно взял бы с собой Никиту, если бы знал, что Никите это нужно.

Никите эта самая рыбалка была без разницы. Он вовсе не находил ничего приятного в том, чтобы сидеть с мормышкой на промерзшем ящике, наживая радикулит, и дергать из лунки несчастных окуньков размером с кильку или чуть больше. Все папины уловы, как правило, поедались за один присест котом Барсиком. Единственный раз ему крупно повезло в прошлом году, когда он вытащил из какого-то водохранилища трехсотграммового судака, из которого у мамы получилась кастрюля ухи. Однако Никита был на сто процентов уверен, что если бы он по субботам и воскресеньям ездил с отцом на рыбалку, то маме это тоже не понравилось бы.