Фартовое дело - Страница 56

— В разведке без этого нельзя… — сказал Юрка, и Клава, убившая вот уже пятьдесят седьмого и пятьдесят восьмого фашистов, только вздохнула, подивившись тому, как же закалился этот мальчик за два года войны. Зоя этому не удивилась. Она рассматривала внутренность дота, и ее поразило, что немцы, похоже, хотели обеспечить тут для себя какие-то удобства. У стены стояли табуреты, имелся столик, а на столике кофейник со спиртовкой, несколько эмалированных кружек и сахарница, где лежали аккуратные глыбки-кубики пиленого сахара. На одной из стен был налеплен вырезанный из иллюстрированного журнала цветной портрет Марики Рёкк, рядом — зеркальце, явно украденное из какого-то дома.

Юрка между тем выложил на столик немецкие вещи. Сначала спихнули в колодец трупы, а потом, закрыв колодец крышкой, стали разглядывать вещи. Зоя смотреть не стала, она поглядывала в амбразуры, чтоб не подошел незаметно какой-либо фриц. Дуська тоже поглядывала, но сонно, ей было плохо. Клава налила в немецкую кружку холодного кофе и дала Дуське. Юрка раскрыл бумажники немцев. Там было несколько рейхсмарок, зольдатенбухи, письма, написанные аккуратными ровными почерками, несколько фотографий. Еще у немцев нашлись сигареты, перочинные ножи, зажигалки, какие-то ключики от квартирных замков. Еще нашлась колода карт, упакованных в картонную пачку с черным пиковым тузом. Юрка вытащил карты и ахнул. Там, на глянцевых черно-белых фотографиях, были изображены вовсе не короли, тузы и дамы, а голые мужчины и женщины.

— Ну-ка дай сюда! — сказала Клава, тоже увидев эти картинки. — Нечего на похабство глядеть!

— Что я, маленький? — проворчал Юрка. — Фашисты это любят…

Клава уже хотела было подпалить всю порнографию немецкой же зажигалкой, но тут зазвенел зуммер полевого телефона.

— Елки-палки! — вырвалось у Клавы, она бросила пачку на стол. Она подняла трубку и, стараясь огрубить до невозможности свой женственный голос, сказала, подражая немецкой манере говорить:

— Халлоу…

В трубке что-то нервно кашлянуло, а потом какой-то испуганный голос пробормотал:

— Хир ист унтершарфюрер Блитц, гнедиге фрау… Их мельде гехёрзам, хауптштурмфюрерин, их вайс нихт, варум…

— Ферфлюхтес швайн! — оборвала эту тираду Клава, причем с таким кондовым немецким акцентом, что в трубке послышалось чуть ли не щелканье каблуков вытянувшегося по стойке «смирно» унтершарфюрера. Юрка в это время уже распихал по карманам изъятые у немцев вещи, в том числе и колоду. Зоя, наблюдавшая из амбразуры за обстановкой, между делом нашла автоматы убитых пулеметчиков и запасные магазины, висевшие на стволе одного из «северных» пулеметов. Нашла и ящик немецких гранат с длинными рукоятками. Гранат нашлось штук двадцать, не менее, и их стали распихивать за пояса, за голенища, в карманы. Стало тяжело, но как-то уютно.

— Вышли из коллектора… — заметила Зоя. — Те, что нас искали…

Шестеро эсэсовцев вылезали из канавы и цепочкой шли вдоль спирали Бруно, вдоль порубленных кустов. Навстречу им, тоже вдоль берега, шли еще четверо, тащивших на плечах какие-то ящики. Следом шел офицер. Он знаком остановил уходивших от коллектора солдат и приказал им, очевидно, помочь четверым, тащившим ящики.

— Коллектор хотят взорвать! — догадался Юрка. — Если взорвут, нам отсюда не выйти…

— А вон — дверь, давай выходи… — сказала Клава с грустной улыбкой.

Солдаты тем временем стащили ящики в канаву и продолжали готовить взрыв. Размотали провода, отбежали подальше и…

Холм содрогнулся. Над канавой встал столб земли, камней, дыма и пламени. Когда все это осело и дым разошелся, на месте входа в коллектор оказалась груда земли. Бетонные кольца, еще не уложенные в канаву, далеко отбросило в сторону. Эсэсовцы подошли к завалу. Офицер одобрительно похлопал одного из солдат-подрывников по плечу и поднял вверх большой палец.

— Вот так, — вздохнула Клава, — теперь только через эту дверь!

Она положила руки на штурвальчик и повернула его против часовой стрелки. Лязгнул замок, и дверь подалась. Она была толстая, из пятнадцатисантиметровой брони, не меньше. Открывали вдвоем, Юрка и Клава. За дверью оказался узкий коридор с полукруглым сводчатым потолком и бетонированными стенками. По потолку шли провода; горели красновато-желтым тусклым светом лампы в матовых стеклянных колпаках, защищенных стальными сетками. Коридор был короткий: уже через пять метров он упирался в точно такую же дверь, как та, что только что открыли. Юрка и Клава, крадучись, неслышно ступая валенками по бетону, подошли к двери, прислушались… Затем вновь, как и в доте, осторожно повернули штурвальчик и открыли дверь, готовые тут же открыть огонь. Но и за этой дверью никого не оказалось. Здесь на специальных стеллажах лежали коробки с уже снаряженными лентами для пулеметов и отдельно — патронные ящики с аккуратной фабричной маркировкой. Лежали и ящики с гранатами. Это был склад боеприпасов. На стеллажах и стенах по трафарету были сделаны одинаковые аккуратные надписи готическим шрифтом: «RAUCHEN VERBOTEN!» — и нарисован череп с костями. Коридор, начинавшийся от двери дота, проходил через дверь склада между стеллажами с патронами и гранатами и упирался в узкую металлическую лестницу, которая вела к третьей двери, родной сестре первых двух.

— Такого даже Маннергейм не напридумывал! — заметила Клава тихо и тут услышала, как с лязгом открывается дверь, ведущая на лесенку. Юрка и Клава торопливо шмыгнули за стеллажи, по разные стороны от прохода. «Если заметят, — подумала Клава, сжимая в руке немецкую гранату, — дерну, и все… Тут боеприпасов тьма… Вместе взлетим…»